Судьбу инновационных технологий в нашей стране обсудили участники форума InfoSpace. Форум был организован Агентством Стратегических Программ и Комитетом ТПП РФ по содействию модернизации и технологическому развитию экономики России. Один из самых интересных докладов на форуме сделал советник Президента РФ, академик РАН Сергей Глазьев.

В этом году, пожалуй, впервые за всю историю форума, с высокой сцены звучали скептические оценки. «Возмутителем спокойствия» стал академик Сергей Глазьев, советник Президента РФ по вопросам региональной экономической интеграции: «Который год мы говорим правильные слова, но ничего принципиально прорывного с точки зрения перевода экономики на инновационный путь развития не происходит. Два года живя в условиях жесткой экономической войны, которая против нас развернута, по-прежнему сидим на иностранной технологической базе, летаем на импортных самолетах и ждем, когда же всё само собой вернется на круги своя. Убаюкиваем себя вслед за министром экономики, что годик-второй потерпим, в конце третьего года начнется экономический рост», — заявил советник Президента, начиная свой доклад на пленарном заседании, после чего обрушился с критикой на финансовую политику Центробанка и Правительства России. По его словам, действия финансово-экономического блока российской власти приводят к тому, что ни о каком развитии экономики, а тем более инновационной экономики, говорить не приходится. Чтобы обосновать свою позицию, Сергей Глазьев обратился к недавней истории — кризису 1998 года, после которого правительство Евгения Примакова сумело за короткий срок вытащить экономику страны из ямы, совершив экономическое чудо. Доклад академика Глазьева и его полемику с Русланом Гринбергом — приводим ниже.

Запад объявил дефолт
И тогда и сейчас имеет место дефолт. Но если тогда дефолт объявили мы сами, то с 2014 года дефолт нам объявил Запад. В том смысле, что он перестал выполнять свои обязательства по рефинансированию экономической активности в России, которая на 70% велась за счет внешних источников. Денежная база была сформирована у нас под иностранные кредитные инвестиции, и когда против нас ввели экономические санкции, это было равносильно дефолту. Мы могли бы ответить симметрично и прекратить выполнять свои обязательства перед иностранными кредиторами. Но этого сделано не было. Вследствие отказа Запада от своих обязательств по рефинансированию нашей экономики, мы за последние два года потеряли примерно 250 миллиардов долларов возвращенных кредитов и инвестиций. Что имело весьма негативные последствия для нашей макроэкономической ситуации в смысле сжатия денежной базы в той мере, в которой Центральный банк не только не заместил ушедшие иностранные кредиты внутренними источниками, но еще и усугубил проблему. Вслед за этими возвращенными 250 миллиардами долларов Центральный банк еще сократил наши собственные объемы кредита в экономике примерно на 5 триллионов рублей. Тем самым макроэкономическая ситуация стала совсем неблагоприятной для инновационной активности. Что было сделано тогда, в 1998 году? Мы объявили дефолт. Запад нам, вроде бы, захотел помочь. В Москву приехала миссия МВФ, и нам предложили бесхитростный набор мер, а именно: поднять процентную ставку до 70–80%, не вводить никаких валютных ограничений и всё предоставить на волю иностранным спекулянтам, которые должны были разницей в процентных ставках наводнить наш финансовый рынок деньгами. Тем самым — способствовать макро-экономической стабилизации. Но власть наша тогда поступила прямо наоборот. Вместо того чтобы поднимать процентную ставку, она зафиксировала ее практически на отрицательном уровне, в реальном выражении ниже уровня инфляции. Вместо сжатия кредитов было обеспечено наращивание кредитования производства. Были введены валютные ограничения, достаточно жесткой мерой были зафиксированы валютные позиции коммерческих банков и таким образом прекращен отток капитала. Плюс к этому были фактически заморожены тарифы на услуги естественных монополий. Результат не заставил себя долго ждать. Мы совершили экономическое чудо. Промышленность выросла более чем на 10%, были даже периоды, когда она росла более чем на 1% в месяц. При этом инфляция упала в три раза, расширился объем кредитования, наш реальный сектор воспользовался повысившейся из-за девальвации рубля конкурентоспособностью и за счет дешевых кредитов начал быстро наращивать объемы производства. Сейчас мы делаем именно то, что тогда, в 1998 году, рекомендовал нам МВФ. Поднимаем процентные ставки, не ведем никакой борьбы с валютными спекуляциями, допускаем колоссальный отток капитала, не занимаемся контролем за ценообразованием. И в результате получили то же «экономическое чудо». Но — очень своеобразное.

Бум на спекулятивном рынке
Объем валютных спекуляций на Московской бирже вырос пятикратно. Действительно «экономическое чудо» для тех людей, которые на этой бирже живут. Замечу, что этот «бум», этот финансовый пузырь происходит на фоне сокращающегося валового продукта, падающих инвестиций, стагнации экспортных и импортных операций. То есть объективных причин, с точки зрения развития экономики, для такого наращивания объема валютных спекуляций нет. Примерно 95% операций, которые на бирже совершаются, не имеют никакого отношения ни к экспорту, ни к импорту, ни к привлечению иностранных инвестиций. Это чисто спекулятивные игры, которые дают сверхприбыль за счет манипуляции курсом рубля. Центральный банк говорит о таргетировании инфляции, но на 80% сегодня инфляция определяется девальвацией рубля, которая случается у нас достаточно часто и глубоко. При этом при таргетировании инфляции почему-то считают, что надо отпустить курс рубля в свободное плавание и уйти с рынка. Если Центральный банк уходит с рынка и спекулянты об этом знают, естественно, они начинают контролировать рынок. И если вы посмотрите, как устроена Московская биржа, — это не более чем штаб-квартира спекулянтов, которые фактически этой биржей управляют и имеют возможность манипулировать курсом в отсутствии какой-либо осмысленной политики Центрального банка. 100 триллионов рублей сегодня за квартал получается на Московской бирже. Многие программисты неплохо себя реализовали, придумали роботов, которые совершают спекулятивные действия с астрономическим количеством операций в секунду, то есть это очень «креативная» сфера. Но, к сожалению, никакого отношения к экономическому росту она не имеет, и в той мере, в которой деньги утекают на спекулятивный рынок и формируют этот финансовый пузырь, они уходят из реального сектора экономики.

О кредитной политике
Сегодня рентабельность отечественного машиностроения в силу сокращения производства упала до 1%. Это означает, что если мы хотим поднять экономическую активность в стране, процентная ставка должна быть у предприятий обрабатывающей промышленности 2–3% годовых. Фондирование коммерческих банков, которые должны пропускать эти деньги через себя и следить за их целевым использованием, должно быть 0–1%. Это не только опыт советского финансирования капитальных вложений. Это сегодняшний мировой опыт. Европейский союз пошел на отрицательные процентные ставки. В Америке ФРС боится поднимать процентные ставки, более того, МВФ, который нам рекомендует повышать процентные ставки, США предлагает их снижать, для того чтобы избежать депрессивных последствий. Конечно, такая денежная политика, которая ведется сегодня на Западе, не стопроцентно эффективна. До реального сектора доходит немного денег, большая часть зависает в финансовых пузырях. Тем не менее налог на инновации на Западе, в Китае, в Японии равен нулю. Инженер, предприниматель, бизнесмен спокойно берет кредиты, если он пользуется хорошей репутацией, фактически под нулевые процентные ставки или сейчас уже под отрицательные, были бы идеи. Но чем отличается это предложение от советского опыта? В советской системе планированием занимался бюрократический аппарат, хотя мы понимаем, что предприятия давали свои предложения по планированию. Сейчас ситуация гораздо сложнее и нет таких механизмов, поэтому мы говорим о частно-государственном партнерстве, когда бизнес и государство договариваются о стратегии развития и берут на себя обязательства, оформляемые в виде планов и частно-государственных контрактов. Это было и в Японии, и в Европе, и в Америке, там любой государственный антикризисный план составляет 5000 страниц, где расписано, кто и что должен делать. Теперь по объему денег. Наша экономика за два года потеряла, как я уже говорил, 250 миллиардов долларов, это возврат внешних источников кредита, и 5 триллионов рублей, которые сжал Центральный банк. Это то, что мы потеряли, что потеряло сегодня воспроизводство экономической активности с того уровня, который был в 2013 году. Всего три года назад. И тот уровень был недостаточен. Поэтому вот это — минимальные объемы, о которых сегодня надо говорить.

О долгах
Начнем с простого утверждения. Практически все деньги, которые сейчас вливаются в мировую экономику, а их количество выросло с начала 2008 года более чем втрое, это фиатные деньги, которые вливаются под долги. Никакого другого обеспечения у евро, доллара, иены, кроме долгов, нет. Если говорить о юане, то в основе юаня тоже долги, но долги предприятий, которые берут на себя обязательство наращивания производства. Поэтому то, что образуются долги, это другая сторона денежной эмиссии, которая сегодня имеется. Чем больше долгов, тем больше денег. Теперь обратимся к нашей ситуации. У нас резкий рост проблемных долгов. После того как Центральный банк поднял процентную ставку, и предприятия не могут уже дальше брать кредиты, банки начинают выдвигать требования по возврату кредитов. Что это за банки? 70% активов и кредитов — это госбанки, большая четверка госбанков. Можно посчитать, наверное, что сегодня у нас идет такая ползучая национализация предприятий-должников госбанками. На самом деле предприятия, которые должны госбанкам, заложили все свои активы, и хотя формально они частные, они сегодня находятся полностью в управлении своих кредиторов. Мы предлагаем системный подход. То, что происходит сегодня, это ручное управление. Причем не со стороны президента или правительства. Это ручное управление со стороны чиновников государственных банков, которые, в принципе, ни за что ни перед кем не отвечают. И какой бы мы сегодня крупный госбанк ни взяли, у него огромный шлейф проблемных кредитов, и именно банковские чиновники решают: дать кредиторам еще денег, рефинансировать их или прекратить рефинансирование, обанкротить или продать дальше кому-нибудь за три копейки. А потом этому новому собственнику влить новые кредиты или просто закрыть предприятия. Вот такие судьбоносные решения принимают клерки, работающие в госбанках, которых страна не знает, но рынок их знает хорошо. Сейчас очень много примеров прямого рейдерства, когда приходят люди и говорят: дайте нам предприятие, оно у вас в должниках. Мы его заберем, а вы его поможете поднять на ноги. Мы должны понимать, что проблема этих невозвращаемых кредитов сегодня является следствием процентной политики Центрального банка. Потому что предприятие, которое планировало производство 5 лет назад, не предполагало, что процентная ставка поднимется в 5 раз, не предполагало, что курс рубля упадет. Они не знали про экономические санкции. То есть они попали в форс-мажорную ситуацию.
И чтобы эту ситуацию нам сегодня разрешить, нам нужен план реструктуризации задолженностей, который не клерки должны делать в банках, а правительство, исходя из понимания того, какие государственные отрасли нуждаются в первоочередной поддержке. Иначе получим ползучее стихийное банкротство огромного количества предприятий с их квазинационализацией, потом перепродажей или просто закрытием. Это состояние хаоса. Никакое ручное управление с таким объемом проблем, которое сейчас имеется, не справится. Без системного планирования, в рамках которого надо решать и проблему просроченных долгов, их реструктуризации, нам не обойтись.

Руслан Гринберг, член-корреспондент Российской академии наук, глава Института экономики РАН, нашел, что возразить советнику Президента РФ, и высказал собственное мнение о том, куда идет экономика России. Я не согласен с коллегой Глазьевым, в частности с тезисом о денежном голоде. Странная ситуация получается: с одной стороны, нам говорят, что у нас есть денежный голод, с другой — не объясняют, куда тратить деньги. Я считаю, что никакого денежного голода в стране нет. А есть паралич всякой хозяйственной активности, инвестиционной деятельности, паралич потребления. Это никак не связано с тем, что существует денежный голод в стране. Если вы посмотрите на балансы в банках или казначействах, вы насчитаете там много триллионов рублей. Проблема в провале хозяйственной активности. В моем представлении его начало не связано с интервенцией Запада против нас и факторами застоя. Всё стало происходить после того, как государственные инвестиции у нас закончились в 2013 году, когда у нас еще мир-дружба была. Просто закончились проекты. Государственные инвестиции прекратились, а частные их не перехватили, потому что с самого начала частный бизнес у нас был обречен. Именно потому, что с начала 1990-х годов мы взяли на вооружение концепцию естественных конкурентных преимуществ. Весь мир ее поддержал: у вас, ребята, хорошо получается производить энергоресурсы. «Пенька, лес, металл», а всё остальное мы вам завезем. И когда начался ценовой бум, мы еще больше примитивизировали нашу экономику. Экономика у нас примитивная и, главное, она у нас монопольная. Центральный банк, конечно, много ошибок делает: не ввел валютное ограничение, допустил свободное плавание курса. Но думать, что он должен понижать процентную ставку в условиях высокой инфляции в нашей монопольной стране, когда любое повышение доходов ведет автоматически к росту цен или превращению этих дополнительных денег в валюту, это тоже ошибка. Поэтому не надо нам кивать на Европейский союз или США, которые с помощью печатания денег каким-то образом обеспечили экономический рост 2%. Нам остается сейчас только мечтать об этих 2%, но печатания денег допустить нельзя. Мы специфическая страна. Нам надо очень осторожно подходить к денежной эмиссии, очень осторожно. Откуда же ждать просвета? Что надо делать сейчас? Как оживить экономику? Я уж не говорю о ее переводе на устойчивый экономический рост. Здесь есть две школы мышления. Одна говорит, что надо улучшать инвестиционный климат, снижать налоги на бизнес, но это мы слышим все 25 лет. Вторая школа мышления, к которой я отношусь, говорит вот что: мы государство не любим, у нас чиновники вороватые, неумелые, неквалифицированные. Но нет никакой альтернативы мощным государственным инвестициям. В отличие от предыдущего оратора хочу подчеркнуть, что не частно-государственное партнерство, а — государственно-частное. Государство инициирует проекты. Государство старается сделать их «вкусными» для частного сектора. И с этой стороны у нас какая альтернатива? У нас слева и справа очень мощные конкуренты. Китай — потребительские товары, Швейцария — инвестиционные товары. В моем представлении дело зашло далеко. Мы не в состоянии конкурировать с ними по этим товарам. Можно 10–12 приоритетов обозначить, где мы еще близки к международным стандартам. Поэтому нет никакой альтернативы тому, чтобы вкладывать государственные средства и применять государственно-частное партнерство, здесь я согласен. Но там, где нет конкуренции. У нас в России есть три хороших потенциала. Интеллектуальный, природный и пространственный. Интеллектуальный, Слава Богу, работает для наших молодых умных юношей и девушек, которые потом множат мощь Запада, после того как заканчивают наши университеты. То есть сейчас он используется не для нас, а сам для себя и для остального мира. Природный потенциал очень мощный и используется. Получили полтора триллиона рублей в нулевые годы. А что построили? Сочи. Тоже хорошо, между прочим. Теперь, по-моему, мы должны снова заниматься мегапроектами. Высокоскоростная железная дорога Азия — Европа — это многочисленные позитивные внешние эффекты, плюс автомобильная магистраль. У нас нет автомобильных дорог, связывающих страну, связывающих регионы. Китайцы сделали в 1990-е годы около 150 000 км высокоскоростных магистралей и автомобильных дорог. Американцы в 1950-е годы это сделали. И это были чисто государственные инвестиции. У нас таких дорог 15 000 км. Но сегодня наш правящий класс, по-моему, еще не определился, что делать. Мне лично кажется, что наиболее гарантированный успех — эти самые мегапроекты. Другое дело, что риски очень большие. Понятное дело, что канализация денег в нашей стране — это очень серьезный процесс, который слабо управляется. Но при всех несовершенствах этого процесса, по-моему, другого варианта нет.