26 марта 2014 года в Москве состоялся Форум инновационных технологий “InfoSpace”, наш журнал был его официальным медиа-партнером. Публикуем выступление на Форуме советника Президента России В.В Путина по вопросам региональной экономической интеграции Сергея Юрьевича Глазьева во время пленарного заседания.
Сергей Глазьев: "Мы продолжаем неэквивалентный обмен с внешним миром, где мы теряем около 100 млрд. долларов ежегодно. Мы по-прежнему много говорим о повышении инвестиционной активности, но по-прежнему норма накопления составляет не более 20%, а должно быть в полтора раза больше. Я думаю, что угрозы экономических санкций, которые сейчас раздаются от наших коллег из Вашингтона и Брюсселя, заставят нас, наконец, задуматься о переходе на действительно инновационный путь развития на основе собственной технологической базы и о наращивании инвестиций в модернизацию и обновление основного капитала.
Хотя мы за двадцать лет изрядно растеряли нашу научно-технологическую базу, и десятки тысяч наших ученых и специалистов работают за рубежом, тем не менее, она еще достаточно сильна и позволяет нам рассчитывать, что при правильной экономической политике этот сохранившийся научно-технический потенциал заработает. Я думаю, что мы чрезмерно увлеклись реформированием Академии Наук и нашего научного сообщества и забыли о том, что главная проблема в нашей стране – не слабость фундаментальной науки и отнюдь не ее низкая эффективность. Как раз по всем показателям эффективности фундаментальной науки мы находимся на неплохом уровне в мире. Слабость заключается в отсутствии механизма реализации нововведений, в отсутствии мотивов для подъема инвестиционной активности и в неблагоприятном макроэкономическом климате. Главное, чего не хватает нашим инноваторам – это дешевых длинных кредитов, и во многом это следствие той макроэкономической политики, которая проводилась в течение последних 20 лет, и которая повлекла за собой втягивание нашей экономики в неэквивалентный внешнеэкономический обмен.
Примерно полтриллиона долларов вращается между Россией и оффшорами, и еще полтриллиона долларов растворилось во внешнем мире. Все это последствия того, что государство, с одной стороны, самоустранилось от формирования стратегии экономического развития, от помощи бизнесу в направлении долгосрочной инновационной активности, практически не создает мотивов для привлечения инвестиций в приоритетные направления развития, а с другой стороны, длительная привязка денежной эмиссии к приобретению иностранной валюты привела к тому, что сама экономика начала двигаться туда, откуда идет эта иностранная валюта, и ориентироваться на внешний спрос, который в основном сконцентрировался в сырьевых отраслях: экспорт нефти и газа, металлов, того, что востребовано внешним рынком. Вследствие проводившейся денежно-кредитной политики, которая позволяла получать деньги только экспортным отраслям, у нас и возникла такая ситуация, что только добывающая промышленность имеет сегодня рентабельность, достаточную для привлечения кредитов.
Все другие отрасли, включая машиностроение и строительство, инвестиционное ядро нашей экономики, имеют сегодня уровень рентабельности ниже ставки процента по кредиту. Кроме того, экспортно-ориентированные сырьевые отрасли, естественно, стараются привлекать кредиты из-за границы, поскольку они там дешевле, Эта политика искусственного ограничения денежного обращения привела к тому, что, с одной стороны, экспортно-ориентированные отрасли ушли кредитоваться за рубеж, а с другой стороны, наша банковская система, не имея внутреннего источника кредитов, тоже сориентировалась на займы из-за рубежа. Внутренне-ориентированные сектора находятся в ситуации нехватки длинных денег, и поэтому потихонечку сворачивают свою активность. Сейчас, конечно, такой переломный этап, когда можно и нужно говорить о программных изменениях в проводимой экономической политике. И такие изменения уже идут, хотя они пока не очень заметны с точки зрения воздействия на инвестиционную активность, но Центральный банк уже четвертый год, как перешел на новую модель денежной эмиссии, когда деньги эмитируются под спрос на деньги со стороны внутреннего рынка через канал рефинансирования коммерческих банков. Но по-прежнему остается очень высокая процентная ставка, и по-прежнему этот канал рефинансирования очень короткий, подавляющая часть кредитов эмитируется на один день, на неделю, максимум – на 3 месяца.
При таком подходе к кредитованию экономики трудно рассчитывать на подъем инновационной активности. Поэтому мы ставим перед собой задачу дальнейшей работы с денежными властями по увеличению сроков рефинансирования и по снижению процентной ставки. Но здесь мы сталкиваемся с другой проблемой: в силу оффшоризации нашей экономики внутри нашего рынка объем залоговой массы, которую можно предоставить под кредит, составляет примерно 3, может быть, 4 триллиона рублей, а нужно в 2 – 3 раза больше. Если мы хотим совершить экономический скачок на основе технологий нового экономического уклада, провести модернизацию экономики, нам, исходя из исторического опыта, необходимо ориентироваться на долю накопления в 30 – 35% ВВП, может быть, даже больше.
Мировой опыт говорит, что в такие моменты, когда меняется технологическая структура и открывается окно возможностей для опережающего развития на основе технологии нового технологического уклада, главным источником роста инвестиций является внутренний кредит. В этот период резко возрастает доля кредита в валовом продукте, у нас она сегодня составляет около 40-45%, а должна быть 80 – 100% - объем кредита реальному сектору ВВП. Других источников получения кредита, кроме организации предложения от Центрального Банка, у нас в экономике нет. Мы являемся нетто-донорами, то есть мы отдаем во внешний мир около 100 млрд. долларов в год, в том числе только на разнице процентных ставок мы теряем 35 – 40 млрд. долларов в год. Россия на протяжении всех этих лет является нетто-кредитором, и рассчитывать на то, что мы из нетто-кредитора мы вдруг превратимся в заемщика, нереалистично. Расчет на привлечение иностранных инвестиций никогда еще не оправдывался в нашей экономике, а в условиях положительного сальдо торгового баланса нам нужны только прямые инвестиции в новые технологии. К сожалению, пока максимум, чем мы можем похвастаться, это промышленная сборка, когда передается не технология, а просто идет сборка готовых изделий из иностранных комплектующих, и львиная доля интеллектуальной ренты остается за рубежом.
Мировой опыт показывает, что это не есть магистральное направление технологической кооперации за рубежом, нам нужны именно прямые инвестиции в развитие новых технологий с передачей лицензий, ноу-хау и созданием полного технологического цикла у нас. Таких инвестиций очень мало, и рассчитывать, что их вдруг станет много, особенно в ситуации угрозы экономических санкций, не приходится. Другой источник кредита в экономике – это сбережения населения. Нам говорят: «Давайте подождем, когда наше население разбогатеет, и тогда через пенсионные фонды, через страховые компании мы получим длинные деньги». Но когда коммерческие банки занялись потребительским кредитом, понадобилось всего три года, чтобы население из нетто-кредитора превратилось в нетто-заемщика. Сегодня население в банковскую систему дает меньше денег, чем берет, и объем задолженности населения по потребительским кредитам превышает объем депозитов. Поэтому других источников длинных денег у нас сегодня фактически нет, а для того, чтобы Центральный Банк организовал долгосрочное рефинансирование, нужен залог, а для этого нужна деоффшоризация. Сейчас полтриллиона долларов капитала находится в оффшорах, и примерно 50 миллиардов долларов наш бизнес ежегодно гоняет из России в оффшоры, из оффшоров в Россию. При этом мы отдаем деньги без процентов, дешевые деньги, а обратно они приходят уже дорогими, с высокими процентными ставками, отсюда неэквивалентный экономический обмен. Поэтому Президент так упорно и настойчиво говорит о необходимости деоффшоризации. Без возвращения права собственности, без возвращения капиталов в страну рассчитывать на то, что мы сможем мерами денежной политики раскрутить подъем инвестиций, не приходится. Для этого нужны залоги, для этого необходимо право собственности, для этого необходима деоффшоризация. Другой канал наращивания инвестиций – институты развития. Сегодня институты развития привязаны к бюджету.
Как вы понимаете, возможности бюджета крайне ограничены, и в ситуации неустойчивой внешней конъюнктуры, от которой сильно зависят доходы бюджета России, рассчитывать на то, что бюджет будет дальше наращивать объемы инвестиций, не приходится. Поэтому необходимо создавать механизмы фондирования, то есть рефинансирования, и институты развития с тем, чтобы значительная часть денежного предложения канализировалась через них, и можно было бы направлять формирование новых технологических траекторий. Если два этих механизма скомбинировать, институты развития и рефинансирование коммерческих банков под спрос на деньги со стороны производственных предприятий, то можно увеличить только за счет ремонетизации экономики темпы роста на 5% в год. Другим направлением стимулирования инвестиционной активности, о котором много говорилось, является налоговый маневр. Об этом мы два – три года назад говорили, но так налоговый маневр и не состоялся. В чем мог бы состоять налоговый маневр с точки зрения создания лучшего инвестиционного климата? Прежде всего, в снижении налога на прибыль предприятий. Считается, что по уровню налоговой нагрузки мы находимся между США и Европейским Союзом, но у нас главное налоговое бремя приходится на предприятия, а на Западе главное налоговое бремя приходится на граждан, особенно на граждан со сверхвысокими доходами. У нас, как вы знаете, плоская шкала подоходного налога, и львиную долю налога на прибыль выплачивают предприятия.
Надо понимать, что в условиях стабильно развивающейся экономики примерно 70% финансирования инвестиций идет за счет амортизации. Если у нас этот источник работает наполовину или плохо работает, то рассчитывать на финансирование инвестиций очень сложно. Если рентабельность машиностроения и строительства около 6%, а стоимость кредита – 12%, прибыли нет, то остается амортизация. У нас, во-первых, половина амортизации не используется, вместо того, чтобы использовать деньги на обновление основного капитала, предприятия держат деньги на счетах, вкладывают в ценные бумаги, при этом мы теряем 2 – 3 триллиона рублей, и норма амортизации примерно в два раза меньше, чем должна быть для финансирования инвестиций в обновление основного капитала.
Можно сделать простую вещь: перейти на общепризнанные в мире правила, когда львиную долю налогового бремени несут сверхбогатые граждане, а таковых у нас достаточно много. Расчеты показывают, что если мы введем даже 40% планку подоходного налога на сверхбогатых наших граждан, то это даст нам возможность сократить налог на прибыль предприятий примерно на 5 триллионов рублей, и на эти 5 триллионов рублей увеличить объем амортизационных отчислений, то есть не столько ставку налога снижать, сколько увеличивать объем затрат, которые включаются в себестоимость с целью амортизации. При этом все расходы на НИОКР, на внедрение новой техники, на ее освоение, на обучение нужно исключить из налоговой базы. В эту подушку из 5 триллионов рублей можно погрузить все расходы на инвестиционную активность не только через амортизацию, но и через изъятие из налогооблагаемой прибыли.
В принципе, нужно исключить из налогооблагаемой прибыли все расходы, которые связаны с освоением новой техники, с обучением кадров, финансированием промышленных исследований, в том числе и путем аутсорсинга. Вы знаете, что очень много передовых стран не только исключают расходы на НИОКР из налогооблагаемой базы, но еще и платят субсидии к этим расходам. Нам это тоже необходимо делать.
В заключение могу сказать, что надо эту комбинацию методов применить: переход на длинные деньги, в том числе канализируя деньги институтов развития и замыкая кругооборот капитала внутри страны, потому что наши оппоненты говорят, что мы не можем снизить процентную ставку, потому что если мы ее снизим, то банкиры начнут заниматься спекуляцией, играть на снижение курса рубля и на этом зарабатывать деньги. Именно так они поступили в 2008-2009 годах, когда в экономику в качестве антикризисной меры было закачано 2 триллиона рублей и три четверти из них ушли на спекуляции против рубля. Банки заработали на этих спекуляциях 300 миллиардов рублей прибыли, а машиностроение упало на 40%, то есть механизм не сработал.
Этот пример говорит о том, что если мы хотим, чтобы длинные деньги появились и заработали, то нам необходимо добиваться, чтобы они уходили не на валютные спекуляции и не уходили за границу, а шли в реальный сектор. Для этого есть методы банковского контроля, валютного контроля, и комплекс механизмов сейчас разрабатывается для решения задачи, которую поставил Президент в плане модернизации экономики. И конечно, стимулирование инвестиционной активности на уровне предприятий через тот налоговый маневр, о котором я говорил, через субсидирование НИОКР. И не будем забывать, что сейчас расходы на НИОКР в три раза меньше, чем они должны быть при общепринятых в мире требованиях. Если мы хотим выйти на новый технологический уклад, мы должны иметь долю расходов на НИОКР не 1%, а 3 – 3,5%, и за счет тех механизмов, о которых я говорил, ее можно достаточно быстро нарастить.
Последнее, о чем я хотел бы сказать, что при этом надо правильно выбирать приоритеты, очень важно, чтобы эти деньги не зарывались в землю, а действительно шли на создание передовых технологий, которые сегодня бурно растут, темпы роста нового технологического уклада составляют примерно 35% в год, эти темпы держатся уже примерно в течение 10 лет, это комплекс нано-, био-, биоинженерных, информационных технологий, у нас есть прорывные направления, которые тоже развиваются вместе с ядром мирового технологического прогресса, но у нас их очень мало. Пять лет назад мы проводили исследования, в которых пытались определить уровень нанотехнологий в России по сравнению с другими странами, и на уровне опытных лабораторных образцов он был неплохим, но сейчас, когда эти технологии пошли в производство, мы видим нарастающее отставание. У нас крайне мало примеров, когда лабораторный уровень, уровень образцов трансформируется в коммерчески успешные проекты.
Окно возможностей скоро закроется. Новый технологический уклад набирает обороты, сегодня его вес в экономике развитых стран составляет 3 – 4%, пройдет еще 5 лет, и сформируются технологические траектории, вход в эти траектории станет чрезмерно капиталоемким, и мы эти возможности упустим. Для того, чтобы их не упустить, у нас есть буквально 2 – 3, по некоторым направлениям – 5 лет для того, чтобы успеть вскочить на новую волну экономического роста на базе нового технологического уклада.
То, что я говорил, это не есть экономическая политика государства, это мое мнение, но многие из этих идей сегодня обсуждаются, глава государства с ними ознакомлен, даны соответствующие поручения, и я надеюсь, что мы общими силами будем делать нашу макроэкономическую политику более благоприятной для инновационной активности и технологического подъема".